Rei's stories

О___________________________________________О
ПРАВДА???!!!!
*фэйспалм. уползла под диван*.

З.Ы. Все-таки от твоей матери есть хоть какой-то толк ^^" к чему-то да подтолкнула я тебя ^^"

Ага) И потом все время говорила про мутность сюжета и скучных персонажей)
*смеется* Ну да, ощутимо так подтолкнула)

*вообще фэйспалм*

Ну, это правда было)

К. Булычёв "Сто лет тому вперёд". Алиса Селезнёва|Коля Наумов|Аркаша Сапожков. Проблемы взросления.
почти 700 слов.
Предупреждения: фьюче-АУ, ООС героев. Джен не получился - есть пейринги.

Алисе Селезневой шестнадцать лет.
Она по-прежнему собирается стать космобиологом, как и ее отец. Громозека порой ворчит, что это совсем не подходящая работа для его дорогой Алисочки, и его друг Селезнев не должен отпускать дочь с Земли еще хотя бы лет десять. А лучше бы вообще не отпускать – уж слишком опасен открытый космос…
Алиса только беззаботно смеется, в очередной раз забирая у Ирии Гай-до и отправляясь на поиски новых приключений. Изредка она берет с собой Вандочку, но только с разрешения ее матери и Тадеуша – Селезнева стала намного ответственней. Но все же обычно она летает одна.
Аркаша серьезно готовится к поступлению в институт и работает над каким-то революционным проектом, и ей просто не хватает совести отвлекать его. И не позволяет этого Пашке, хотя тот все время порывается отправиться куда-нибудь в другую Галактику – для изучения местной флоры и фауны. Ну и, разумеется, для становления героем в глазах местного же населения.
Но и с Гераскиным она почти не общается. Каждый их разговор заканчивается ссорой, и Алиса искренне не понимает, почему. Они оба – почти взрослые люди, а их стычки случаются из-за старинных детских обид. И не последнюю роль здесь играет титул принцессы, подаренный ей когда-то императрицей Моуд.
Алиса не понимает, но старается не пересекаться с бывшим лучшим другом. Она уверена, что для них обоих так будет лучше.
Или не уверена?
_____

Коля Наумов заканчивает школу.
Ему недавно исполнилось семнадцать лет, но у него уже большие планы на будущее. В них входят как минимум два образования, уютный дом из коралловых бактерий, лишенный острых углов, и мамина гордость за талантливого сына.
Для начала он собирается поступить на химико-биологический факультет одного знаменитого Московского института и закончить его с отличием. Затем пойти в архитектурный – разве может строить дома будущего тот, кто ничего в них не смыслит?
С шестого класса он тщательно зубрил биологию и математику, с седьмого – еще и химию, и все это ради того, чтобы добиться воплощения своих планов в реальность. Похвальная целеустремленность для подростка, но в 10 «Б» классе 26 школы города Москвы такими были все.
Мила Руткевич – все такая же патологическая отличница – собиралась поступать в педагогический институт. Коля заранее жалел ее будущих учеников. Фима собирался в политехнический и собирался-таки стать великим инженером. Юлька Грибкова собиралась на медицинский, и они частенько обсуждают пути развития современной биологии и просто что-нибудь интересное.
Пожалуй, единственное, о чем они не говорят – те апрельские дни, когда в их школе училась одна очень талантливая девочка. И Юля никогда не напоминает Наумову, что его девушку зовут Алина, у нее голубые глаза и подстриженные по-модному коротко пшеничные волосы. Не стоит говорить о том, что понятно без слов.
Или все-таки стоит?
_____

Аркаша Сапожков очень сильно занят.
Проект, над которым он так упорно работает, требует постоянной концентрации и полного контроля, так что у него не остается ни сил, ни времени на развлечения, предлагаемые неугомонным Гераскиным. Хорошо хоть, что всю эту лишнюю активность ограничивает Алиса.
Вот только в последнее время его друзья почти не разговаривают друг с другом. А все их общение сводится к постоянным конфликтам. Разумеется, это не его дело, и вмешиваться совсем не стоит, но… Но Селезнева выглядит усталой и измученной, и Аркаше хочется убить этого идиота за то, что он делает с ней.
И когда он видит Пашку впервые за долгое время, то это желание лишь усиливается. У Гераскина злые, отчаянные глаза, и он едва не бросается на Сапожкова, когда тот спрашивает, что же происходит между ним и Алисой.
К счастью, Пашка отходчив, и через полчаса они уже вполне мирно сидят на Аркашиной кухне. А Гераскин говорит, говорит, и никак не может остановиться. О том, что Алиса столько лет ничего не замечает, что он просто не может сдержаться, что ее титул – хоть и абсолютно ей ненужный – все больше отдаляет их друг от друга. Что ему хочется убить братьев Йорков, которые все время ошиваются рядом с ней, и плевать – плевать, слышишь! – на то, что они вообще-то были наследниками английского престола. Что он ревнует даже к Аркаше, хоть и понимает, что тот бы никогда к ней не прикоснулся…
…Пашка уходит только после полуночи. А сам Сапожков все так же сидит на кухне, бездумно размешивая чай. И думает о том, что Пашка прав – в который раз прав. Он никогда не прикоснется к Алисе хотя бы потому, что для нее он – лучший друг.
И только в этом Аркаша не сомневается.

Так, меня тут просили выложить стихи. Кое-что выкладываю.

Этюд.

Пальцы касаются клавиш рояля —
Памяти тень.
Хочешь, этюд для тебя сыграю...
Григ иль Шопен?

В вихре отчаянно-смелых звуков
Ты — тишина.
Так же болезненно-необходима,
Но холодна.

Мы — обреченность тех нежных песен —
Странный дуэт.
Четко на старом зеркале виден
Времени след.

Искрой зажженный пожар не отступится -
Слишком он горд.
Но ты подожди, пока мне не останется
Только аккорд.

Пусть оборвется на полузвуке —
Полумольбе...
Оставив строчку как посвященье:
«Мне и тебе».

***

Душу сковал полусахарный лед —
Ты бежишь, борясь с одиночеством.
"Я уверен, я знаю-никто не поймет!"
Ты твердишь, как святое пророчество.

Заблудившись в каких-то неясных мечтах,
Полуснах-полусказочных бреднях,
Ты стремишься наверх-но теряешь себя
В лабиринтах незримых сомнений.

Мой непреданный паж, мой отчаянный шут,
Ты однажды заметишь, надеюсь,
В этом мире есть место, где все тебя ждут...

Ты вернешься, я знаю... Я верю.

***

Я не помню, откуда пришла.
Я не знаю, куда мне идти.
А вокруг — лишь одни зеркала,
Отраженье бессмысленности.

То ли что-то искала во тьме,
То ли что-то хотела спасти...
От хмельного томленья в душе
Прячет холод бесстрастности.

По дороге измученных слов,
Вне пространственно-временных пут
Я иду, содрогаясь от снов
И надежд, что нескоро умрут.

Я выполняю свою угрозу и выкладываю это. Те, кто читал "Имя" - вот вам и концовка.

Название: Четки
Автор: justinia_rei
Фэндом: ориджинал.
Пейринг: Алекс/София.
Рейтинг: PG-13
Жанры: дженогетный ангст.
Размер: мини
От автора: Когда-то давным-давно, когда Рей была "йуным и неисспорченным аффтаром", она написала ориджинал. Блэк же... прошлась по нему асфальтовым катком. И слава богу. Но теперь Рей стала писать лучше и внезапно захотела это показать.
Посвящение: дорогой Captain Black в честь дня рождения.
От автора-2: Я серьезно не советую это читать. Если не знать сюжета, то эти драбблы никогда не сложатся в единую картину. Хотя... воля ваша, господа и дамы.
От автора-3: названия частей - строки из стихотворений Анны Ахматовой. Блэк, ты знаешь, почему)

«Только б ее найти, не проснуться до встречи с ней».

Когда он увидел Софию в первый раз – кажется, это было года два назад – его поразил этот взгляд. Строгий и прямой, совсем взрослый – так не должна смотреть девочка ненамного младше его самого. Или уже девушка? Черт их разберет, этих дочерей Евы.
Они сближались постепенно – случайные встречи, двусмысленные разговоры, полузаметные улыбки. И вскоре Алекс с удивлением обнаружил, что девчонка со смешным пучком стала его лучшим другом. Он учил ее играть на гитаре, не обращая внимания на ее сердитые жалобы, и внимательно слушал странные рассказы, которые София придумывала за несколько минут.
В этих отношениях была какая-то беспечная легкость, толкавшая их на полубезумные поступки. Они мчались ночью на другой конец города, чтобы посмотреть на пролетающие мимо военные самолеты. Софию завораживало оружие в любых проявлениях, и порой его изумлял ее восторг при виде старинных кинжалов и современных истребителей.
В день ее исчезновения он начал ее поиски. Любимые книги, старые блокноты с оборванными на середине записями, даже личный дневник – Алекс искал везде, но так и не заметил ни единой зацепки. Но упрямо продолжал верить, что его София не могла уйти так просто.
Потому, когда ставшая уже-почти-другом Шель внезапно говорит, что она может помочь, он уходит за ней, не раздумывая. Но где-то в глубине души он слышит собственный недоверчивый голос, говорящий, что все это лишь сон, иллюзия его встревоженного воображения. Алекс посылает его к черту.
Только б найти ее, не проснуться до встречи с ней. А там уже – будь что будет.

«В жестокой и юной тоске ее чудотворная сила».

Серые больничные стены заставляют Алекса болезненно поморщиться – слишком свежи воспоминания о том, как он лежал здесь после очередного приступа излишнего энтузиазма Алекто. А сидящая в странной скрюченной позе фигура вызывает практически жалость.
Меган сдавленно охает и пытается виновато улыбнуться им. Рана не слишком серьезна, но подобный прокол для нее как для правой руки главы четвертого отдела просто недопустим. Кроме того, ей совсем не идет белый цвет.
Глаза Софии темнеют, и Алекс еще внимательнее смотрит на нее. Он слишком хорошо знал ту, прежнюю Софию, чтобы не понимать эту.
В почти черной глубине сплетены сотни оттенков различных чувств, что сейчас терзают ее изнутри. Горечь, вина, гнев, даже боль – он видит ее насквозь, не может не видеть. Но в ее слишком ясных глазах есть что-то еще, что-то, что сам Алекс все еще не может понять. Несмотря на то, что он наконец нагнал ее.
Хотя иногда Алексу кажется, что София просто устала бежать. И теперь позволяет ему наслаждаться придуманной победой, в то время как сама отдаляется все больше. И остановить ее он уже не может.
Резко развернувшись и холодно кивнув Меган, София покидает палату. Времени до конца игры остается не так уж много, а она все еще надеется хоть кого-то спасти. Алексу нравится этот непрактичный идеализм, и в глубине души он почти рад, что хоть это в ней осталось неизменным.
– В жестокой и юной тоске ее чудотворная сила, – почти с восхищением говорит ей вслед Меган.
Алекс просто кивает и уходит. За ней, как и всегда. За Софией.

«Нет, царевич, я не та, кем меня ты видеть хочешь…»

Честно говоря, София с самого начала подозревала нечто подобное. И когда Шель наконец рассказывает ей правду об их знакомстве, она почти не удивлена. Внимательные взгляды, осторожные слова, аккуратные полунамеки – все это говорит намного больше, чем чужие слова. И ранит намного сильнее.
Потому что все это не принадлежит ей. Все это предназначается другой Софии – смешливой девочке с ворохом странных историй в карманах темной куртки, обожающей тяжелый холод стали и теплый вес новых книг. Остающейся для этого непонятного Алекса самым близким человеком, который – вернее, которая – однажды решила покинуть его без объяснения причин.
А потом появилась в этом чертовом городе. И отдала – или продала, что более вероятно – память о собственном прошлом. София хотела бы узнать, как дорого она сама себя оценила – но вот беда, ей не у кого спросить.
– Нет, царевич, я не та, кем меня ты видеть хочешь, – как-то припоминает она строку из какого-то стихотворения и усмехается. Вот уж где точно – ни добавить, ни прибавить.
Она уже давно не та София, которую он помнит. Да и была ли она такой хоть когда-нибудь? «Каждый человек видит лишь то, что хочет видеть», – прописная истина, которую уж точно никто не сможет отменить.
Впрочем, София склонна верить Шель – кому-кому, а ей нет причин лгать. И порой она слушает рассказы Старшей о самой себе, предпочитая не думать о том, зачем делает это.
Но нет, она совсем не та София. Хотя, возможно, она была бы совсем не против ею стать.

«Потускнели и, кажется, стали уже зрачки ослепительных глаз».

Узнавание после столь долгого забытья проходит слишком болезненно. София все время сравнивает их – прошлого Алекса, такого понятного и почти близкого, и теперешнего Александра. Он слишком холодный, слишком другой, и она не понимает, как вести себя с ним. И то, что теперь рядом не было Софи – мудрой Софи, которая всегда подсказывала, что следует делать, делало ее еще слабее.
А быть слабой она не любила.
Алекс – ее Алекс – знал это лучше, чем кто-либо другой. Оттого и этот, все еще чужой, старается быть на расстоянии вытянутой руки – еще не близко, но уже не далеко. Будто приручает ее, как диковинного зверя.
А быть чьей-то она не умела.
Он спас ей не просто жизнь, но душу – отрицать очевидное София не умеет. Но от каждого прикосновения ее бросает в дрожь, в каждом слове слышится скрытый смысл, и Алекс понимает. Алекс понимает ее – возможно, даже лучше, чем она сама – и потому не давит, предпочитая ждать.
Но быть благодарной она не могла.
Однажды София замечает все: его боль, заботу, усталость, и не понимает, как могла не увидеть этого. Потускнели и, кажется, стали уже зрачки ослепительных глаз, черты лица заострились, и она понимает – необходимо делать хоть что-то. Хоть что-то, чтобы спасти его.
Возможно, она все же научится верить этому новому Алексу. Но только ради того, чтобы снова не понимать.

Ну вот видишь, твоя мать не зря водит асфальтоукладчик, верно?
Стало гораздо лучше. Намного лучше. Преданность Алекса и метания Софии - четко и ярко. Молодец.
Спасибо за подарок!)

Captain Black пишет:

Ну вот видишь, твоя мать не зря водит асфальтоукладчик, верно?

Ой, не зря, ой, не зря...)

Captain Black пишет:

Стало гораздо лучше. Намного лучше. Преданность Алекса и метания Софии - четко и ярко. Молодец.

Ну хоть в ООС я не ушла, ибо это было ну очень вероятно)

Captain Black пишет:

Спасибо за подарок!)

Тебе спасибо) Жди новых.

Название: Связанные
Автор: justinia_rei
Фэндом: Spirited Away
Пейринг: Хаку/Тихиро
Жанр: гетнодженовый ангст.
Дисклеймер: не мое и не претендую.
Размер: около 1700 слов с эпиграфом.
Предупреждения: АУ согласно заявке, ООС согласно автору, стиль странноват, как и всегда. Попытки обоснуя детектед. но автор все равно ничего не смыслит в медицине и не помнит канон
От автора: написано по заявке: «Унесенные призраками. Тихиро | Хаку. AU. Тихиро - девочка больная шизофренией, Хаку - молодой врач. Подружиться со своей пациенткой».
Посвящение: Captain Black в честь прошедшего дня рождения.




У нее на губах — странная, тревожная улыбка, озаряющая лицо каким-то неземным светом. Словно святая, сошедшая с полотна Рериха или Эль Греко, она смотрит на мир с бесконечной любовью, застывшей в глубине темных глаз. Она не спит по ночам, каждую свободную минуту сосредоточенно записывает в блокнот до странности добрые истории. Ее зовут Огино Тихиро, но сама она предпочитает «Сэн».
И, наверное, она является самым необычным пациентом доктора Кохакунуси.
Диагноз ее прост и одновременно сложен — шизофреноформное расстройство. Отсюда и те странные видения, и ночные кошмары, в наличии которых Огино-сан так не любит признаваться, и периоды рекуррентной депрессии, сменяющиеся резким наступлением маниакальной фазы. В этом нет ничего, выходящего из ряда вон — очередная ни в чем не повинная девушка, на которую за что-то ополчились боги. Но почему-то когда он видит ее улыбку, ему кажется, что она вполне счастлива.
Это абсолютно невероятно, слишком странно и не поддается никакому логическому объяснению. Но это счастье сквозит в каждом жесте, отражается в каждом внимательном взгляде, и он ловит себя на том, что любуется ею. Такой — с растрепанными волосами, небрежно связанными слишком детской розовой резинкой, в застиранной зеленой футболке и нелепых коротких шортах.
Огино-сан действительно напоминает ему ребенка. Отчасти избалованного и немного капризного, но вопреки всему любимого. Всеми, начиная от таких же пациентов и заканчивая строгой Дзенибой. Кажется, даже вздорная Юбаба, все также мнящая себя великим лекарем, по-своему привязалась к ней.
Вот и сам доктор Кохакунуси — тоже.
_____

Грифель ломается с громким возмущенным хрустом. Огино-сан недовольно хмурится, отбрасывает бесполезный теперь карандаш к двум таким же и берет новый. Белый, как и двести тридцать четыре дня назад, ставших синонимом холодному «всегда».
На коричневой бумаге для набросков, которую доктор Кохакунуси – Хаку для всего персонала и нескольких пациентов – всегда покупает в небольшом художественном магазине, этот цвет смотрится особенно ярко. Режет глаза, отпечатывает в мыслях ирреальный образ из детских сказок, которые когда-то читала ему Дзениба.
Огино-сан рисует дракона.
Тонкие белые линии причудливо переплетаются, в тысячный раз меняя облик диковинного зверя. Поверженный, торжествующий, обреченный, счастливый – дракон проживает целую жизнь на потрепанных листах бумаги, повинуясь уверенным штрихам чуть дрожащей руки. Она склоняет голову набок, задумчиво оглядывает рисунок и решительным жестом перечеркивает его.
– Он не похож на себя, – виновато улыбается Огино-сан, заправляя за ухо выбившуюся из хвоста прядку.
Хаку успел привыкнуть к этим резким поступкам и мягкому голосу, потому только кивает. И аккуратно забирает из ее внезапно ослабевших рук темные листы – на сегодня достаточно, а Огино-сан должна отдыхать. Даже если сама она этого не хочет.
– Хаку, – вдруг шепчет его пациентка, прижимая к щеке белый карандаш. Тот еще не успел нагреться, и она блаженно прикрывает глаза, наслаждаясь мимолетным ощущением холода.
– Его зовут Хаку, – продолжает Огино-сан. На щеках яркий румянец, на губах – блаженная улыбка, и он вдруг чувствует острый приступ зависти к тому, другому Хаку, занявшему все ее мысли.
Нарисованный дракон лукаво смотрит на него.
_____

К ней часто приезжают друзья, коллеги и просто знакомые. Привозят альбомы с фотографиями еще школьных лет, рассказывают последние новости, всячески пытаются разговорить Огино-сан. Настаивают на том, чтобы перевести ее в другую, «более дорогую, и, естественно, более профессиональную» клинику, потому что «вы обязательно уморите ее в этом клоповнике» и недоумевают, почему «наша дорогая Тихиро все еще остается здесь». За недолгие годы работы – шесть лет пролетели почти незаметно – он успел привыкнуть к подобным сценам.
Вот только другие пациенты обычно были безучастны ко всему. А Огино-сан смотрит затравленно, вздрагивает от каждого прикосновения когда-то близких людей и отчаянно цепляется за его руку. Бессловно умоляя не отпускать ее, не отпускать никогда…
Или это лишь кажется ему?
Впрочем, это уже не имеет никакого значения. Потому что Хаку позволяет себе признаться – пусть и мысленно – что он слишком привязался к ней. Слишком близко подпустил к себе, слишком доверился, слишком… Этих «слишком» уже набралось немало, и почти страшно представить, что с каждым днем их становиться больше. Почти.
И где-то внутри разрастается странное чувство, заполняя привычную одинокую пустоту. Здесь и горечь всеобщих сожалений, и сладость ее добрых улыбок, и его собственное непонимание и отчаянная растерянность. Но Хаку старается не видеть, к чему это ведет. И ему ведь почти удается. Снова «почти».
А в один далеко не прекрасный день у Огино-сан вновь случается приступ. Она что-то кричит, бьется в сильных руках Комадзи-сана – дед, юноша, просто дед, не нужно нам тут ваших формальностей – и пытается расцарапать лицо Рин. Впервые за относительно спокойные полгода ее заставляют принять карбамазепин.
Тем же вечером он идет к Дзенибе.
_____

Дзениба приветствует его еле заметным кивком, продолжая о чем-то спорить по телефону. Кажется, им в очередной раз задерживают поставку лекарств – еще один недостаток работы в этой почти элитной клинике заключается в том, что они слишком зависимы от переменчивых настроений своих пациентов и их родственников. Хотя официально они – разумеется, ну кто же станет спорить? – считаются государственным учреждением.
– За запретом пришел, значит, – в реальность его возвращает спокойный голос Дзенибы. Разговор уже окончен, и теперь Хаку приходится выдерживать остро-внимательный взгляд пронзительных глаз.
– Разумеется, Дзениба-сан, – легкий полупоклон и спокойная улыбка. Въевшаяся под кожу холодная вежливость давно уже стала необходимой. Даже с этой женщиной, все еще остающейся для него самым близким человеком, намного ближе, чем когда-либо была его мать.
– Тогда бери, – она чуть заметно улыбается в ответ на почти изумленный взгляд. – Толку с этих визитов – что от битья по земле молотом. Девочке покой нужен, а эти и могут только, что ее волновать, – Дзениба неодобрительно качает головой, – А с Юбабой я поговорю, если потребуется.
Хаку знает, что она тоже успела привязаться к Огино-сан и не хочет ее отпускать в другой, реальный мир, отнявший у их пациентки родителей. Потому и соглашается пойти на конфликт так легко.
– Спасибо вам, Дзениба-сан, – кажется, он уже давно не говорил с ней так искренне. Возможно, с тех пор как с подачи Юбабы, вечно пытавшейся превзойти старшую сестру, украл ее личную печать.
– Иди уже, – чуть улыбается Дзениба, – и позови ко мне доктора Каонаси. Пусть принесет медкарту Маккуро Куросукэ-сан.
_____

В клинике вновь воцаряется относительное спокойствие. Вечно шумные братья Касира – вот уж от кого нет никакого спасения – вновь пытаются задеть кого-то из пациентов. Проходящая мимо Рин разозлено сощуривает глаза и начинает отчитывать их – не то чтобы очень справедливо. Что поделать, она почти ненавидит свою работу и не переносит пациентов. Остается она здесь лишь потому, что ей хорошо платят.
Впрочем, с Огино-сан Рин сошлась быстро. И теперь частенько сидит в ее палате, рассказывая о том, где будет жить, какой дом купит и за кого выйдет замуж. Иногда Рин настолько входит в раж, что начинает кружиться по комнате в каком-то бешеном танце или напевать новый хит очередной модной группы.
Огино-сан изредка подпевает ей. У нее приятный голос, и порой Хаку приходит послушать ее пение. Она всегда чуть смущенно улыбается ему и теребит прядь волос, становясь еще более похожей на ребенка.
Но Рин всегда называет ее «Сэн». Это выдуманное Огино-сан имя совсем ей не подходит, и Хаку едва сдерживается, чтобы не заставить Рин называть ее истинным именем. «Тихиро».
В нем – до странности высокое небо, до боли яркая зелень долин. Бесконечная глубина, скрытая до поры сонной гладью реки. И далекие отзвуки детского смеха, и какой-то родной звук шагов…
…Однажды Рин говорит ему:
– Пока она остается здесь, ее именем будет «Сэн», и никак иначе. Другого она не заслуживает.
Хаку не нравится эта излишняя резкость ее слов, но он видит искреннее сочувствие в ее глазах и ничего не отвечает.
Раз Огино-сан не возражает – что ж, пусть будет «Сэн».
_____

Когда Хаку видит в палате Огино-сан Бо, то почти не удивляется. Он уже успел привыкнуть к тому, что его необычная пациентка меняет мир вокруг одним своим существованием. А может быть, и своей восторженной верой в чудо.
Сын Юбабы, практически не покидающий дом из-за слабого иммунитета, с почти детским изумлением в слишком больших для японца глазах смотрит на нее – еще более хрупкую, чем всегда. Но Огино-сан весело смеется и продолжает с энтузиазмом рассказывать о чем-то. Возможно, это ее новая история.
– …И вы знаете, там, в моем сне, был хомяк. Он был очень добрый и забавный, хоть и немного капризный. Хотя, на самом деле, это был совсем не хомяк, а сын злой колдуньи, а хомяком он стал после заклинания сестры той колдуньи, его тетки… Я, наверное, вас совсем запутала? – она улыбается чуть смущенно, но по-прежнему радостно. Огино-сан уже давно не говорила с кем-то, кто пришел из мира-вне-клиники, и Хаку чувствует, как внутри разрастается чувство вины.
– Нет, что вы, – чуть хрипловато отвечает Бо. Кажется, он тоже очарован иллюзорным миром Огино-сан, как и сам Хаку. Или же дело в другом?
Возможно, Огино-сан стала единственной, кто заговорил с ним так искренне и открыто, не пытаясь приблизиться к его – их – немалым деньгам. И Бо хотелось подольше побыть рядом с тем – той – кто видел в нем его самого.
– Расскажите еще что-нибудь, – он почти просит Огино-сан. Та задумывается на секунду, чуть заметно кивает и продолжает говорить:
– А еще там были такие странные маленькие человечки – совсем как угольки…
Хаку тихо прикрывает за собой дверь.
_____

Огино-сан очень слаба – ночью у нее был новый приступ. Потому в измученной улыбке нет привычного света, а в уставшем взгляде – тепла. И от этого несказанного, но повисшего в воздухе между ними «Я в порядке, ничего не случилось» становится слишком больно.
– Почему вы остаетесь здесь? – вопрос вырывается внезапно и против воли звучит слишком резко, но Хаку больше не собирается молчать. Он хочет понять – но что именно, пока не знает сам.
– Я не хочу уходить, – тихо отвечает Огино-сан, не отводя взгляд. Она сосредоточенно теребит одеяло, будто желая его порвать, и Хаку садится ближе, аккуратно берет ее руки в свои. Так спокойнее им обоим.
– Так почему? – вновь задавать вопрос, успев получить на него ответ, по меньшей мере глупо. Но Хаку уверен – сегодня ему это простится.
– Я… Это единственное место, где я чувствую себя как дома. Здесь все какое-то…родное, наверное. Странно, да? – на ее губах появляется тень прежней улыбки, и его отпускает. Огино-сан не оставит никого из них, останется рядом, и ему не придется ее терять. Почему-то это кажется безумно важным – не потерять, уберечь от всех невзгод и сделать ее счастливой, чтобы эта улыбка согревала что-то внутри.
И, будто читая его мысли, Огино-сан вскидывает в голову и смотрит ему в глаза, проникая в самую глубину души. Заставляя забыть обо всем, кроме той, что сейчас так близка, оставляя лишь одно имя, изменившее его мир.
Тихиро.

Finis.

*____________________*

так....необычно. нежно. тепло. робко.
у тебя потрясающие образы. просто бьющие каждым словом в цель. замечательно.

Это все тебе, дорогая)

“Артемис Фаул”. Элфи/Артемис. Успешный бизнесмен Фаул находит достойную себя во всех отношениях невесту (НЖП или Минерва Парадизо). А+
Посмотрите на фэндом — и на меня. На фэндом — и снова на меня. В общем, что я здесь делаю?
Если что, 574 слова, пост-канон, ООС детектед.

Узнав о грядущей женитьбе Фаула–старшего–из–младших, Элфи только пожимает плечами — этого следовало ожидать. Успешному бизнесмену нужна успешная жена, гениальному бывшему преступнику — не менее гениальная бывшая преступница, так что выбор был очевиден с самого начала. Странно только, что Артемис ждал так долго — это на него непохоже. Впрочем, возможно, Фаул действительно влюблен?
Элфи готова расхохотаться от одной мысли о подобном. Артемис и логика, Артемис и разум, Артемис и преступление — эти понятия неотделимы друг от друга. Но Фаул и любовь — возможно так же, как и влюбленность Жеребкинса в Опал Кобой. То есть не в этой жизни и не в этом мире. Да даже на Гибрасе вероятность подобного стремится к минус бесконечности.
А вот Минерва, похоже, влюблена. Или сильно заинтересована, что в ее случае почти одно и то же. Дворецки сказал когда–то, что она считает Артемиса особенным — что же, для этого есть все основания. Элфи и сама считает его более чем особенным — не только для вершка, но и для кого-либо из волшебного народца. В конце концов, он все же смог искупить вину за большинство своих преступлений и измениться в лучшую сторону. По крайней мере, ей хочется в это верить.
Безусловно, Артемис сделал единственно верный выбор. Этот союз принесет немало — как плохого, так и хорошего, но чего еще стоит ожидать от двух гениев? И Элфи уверена, что волшебный народец ничего не потеряет, скорее даже, приобретет. А значит, все в порядке.
Потому Элфи искренне улыбается и громко сочувствует невесте — всю жизнь терпеть рядом с собой Фаула и врагу не пожелаешь. Дворецки прячет неуместный смешок, Мульч ухмыляется нагло и весело, Минерва чуть заметно улыбается, а Фаул… Артемис просто слегка наклоняет голову в знак согласия.
Или он повзрослел, или они снова вернулись к началу истории. Хотелось бы верить, что правильным является первый вариант — но знакомство с членами семьи Фаул учит не доверять простым решениям и искать подвох в каждом слове или жесте. Иногда это помогает, иногда — нет, но Элфи упрямо не оставляет попыток понять этого почти безумного гения.
И Артемис позволяет ей это, порой запутывая, порой подбрасывая подсказки, а порой и вовсе — полностью раскрывая все свои планы. Так он понимает их странную дружбу, которой офицер Восьмого отдела Элфи Малой дорожит вопреки всему. К тому же, ей слишком нравится эта недосказанность в их отношениях, прячущаяся обычно за ошеломляющей окружающих искренностью и прямотой.
— И не надейся, что я перестану присматривать за тобой, Артемис. Кто знает, что ты сможешь натворить с помощью Минервы? — устало смеется Элфи, едва заметно касаясь века чужого — уже давно своего — голубого глаза.
Они прожигают друг друга привычно–бескомпромиссными в своей честности взглядами, оставшимися еще с тех, далеких теперь времен взаимного непонимания и почти–ненависти. Со стороны сейчас они кажутся безумно похожими, несмотря на все, что обычно их разделяет. Наверное, это смешно — Джулиус Крут точно оценил бы.
— Разумеется, Элфи. Как и всегда, — Фаул бросает быстрый взгляд на довольно безвкусный перстень на своей руке, резко выделяющийся на фоне безупречной элегантности его облика, — Мне не хотелось бы в очередной раз забыть о своем прошлом.
— Не забудешь, — вдруг вырывается у нее, и Артемис смотрит внимательно и непривычно мягко. Непроизнесенный вопрос повисает в воздухе, но ответ уже найден и принят, и они вдруг вспоминают, что все же не одни.
Разговор возобновляется, и никто — даже Мульч, который отнюдь не страдает тактичностью — старательно не обращает внимания на излишне личные реплики, прозвучавшие почти неожиданно для всех. И мир постепенно возвращается на круги своя, в чем нет ничего необычного. Но Элфи все еще слышит оставшиеся между ними слова. Ее собственные слова.
«Это обещание, Артемис. Это мое обещание»

о да, я впечатлилась. Ибо этот пейринг был моим любимым. Всегда хотелось эту парочку увидеть вместе.
Ну красиво же вышло. Особенно в последней строчке - как контрольный выстрел в голову

О, ну я рада же, что не завалила)

Когда-то меня просили выложить стихи. Выкладываю, чоуж.
Очень вольный перевод стихотворения Поля Верлена "Il pleure dans mon coeur"
_____

Осенний дождь.

Тяжесть в сердце - холодные капли дождя,
Что тревожит уснувших в ночи.
И усталость в душе ведь совсем не моя,
Но пронзает сильней - хоть кричи.

Шум косых, барабанящих медленно струй
Перекроет тревожный набат.
И затихнет как будто весь мысленный рой,
И усталое сердце вздохнет.

Нет причины для этих обманчивых слез,
Что разбили привычный покой.
Это - траур без мрачно-изменчивых гроз,
Это радостью скрытая боль.

Без пронзительных чувств, без нелепых надежд
Я живу, не считая года.
Только сердце тоскует и ждет - но чего
Мне, боюсь, не понять никогда.

Ну, и еще одно - вдогонку. Посвящается, собственно, двоим - дорогой матери Блэк и любимой тете Гримми.
_____

Шум и тишина

Все вокруг неоправданно тихо,
И так ясно, покойно, светло.
Голос сорван расчетливо криком –
Даже слово дается с трудом.

Карнавал – и все маски, как люди,
Раствориться решат в суете.
В круговерти нелепых событий
Пропадут, как круги на воде.

На губах застывает насмешка,
Взгляды – в сторону, внутрь, насквозь.
Руки греет последняя вспышка
Фейерверковых пламенных роз.

В тишине вдруг мелькает спасение
От холодных глухих голосов.
Принесенное ею забвение
Длится, может быть, пару часов.

И затем – вновь стремление к шумной,
Яркой жизни невинных страстей…
Для того, чтоб казаться безумной,
Для того, чтобы быть в стороне.

Название: Быть нужной
Автор: justinia_rei
Фэндом: D.Gray-man
Пейринг: Миранда/Аллен
Рейтинг: PG-13
Жанр: гетоджен
Размер: мини
Саммари: на заявку Блэк "Миранда/Аллен. Быть кому-то нужной"
От автора: как-то так.


Случается так, что люди оказываются никому не нужны.
Миранда Лотто знает это лучше других. Оброненное кем-то давным-давно «Неудачница Миранда» врезалось в память, запало в сердце и категорически отказалось исчезать. А упорные попытки доказать окружающим, что она может, действительно может сделать хоть что-то приводили лишь к новым насмешкам.
И она почти смирилась. И, возможно, полностью приняла бы это, если… Если бы не Чистая Сила, случайно оказавшаяся в ее часах. Если бы не пришедшие на помощь экзорцисты – Линали и Аллен.
Оказалось, что она не одинока. Оказалось, что у Миранды – той самой неудачницы Миранды! – теперь есть работа, необходимая обществу, есть дом, который она может назвать своим, и есть друзья. Друзья, на которых она может положиться.
Миранда Лотто впервые за долгие годы была счастлива.
Но со временем она начала задумываться о многом. Экзорцисты и Искатели далеко не всегда возвращались со своих опасных миссий, и здесь не могла помочь ее Чистая Сила. И ее дорогие друзья каждый день рисковали собой, не зная, вернуться ли они живыми.
Но больше всего Миранда Лотто боялась снова стать ненужной. Черный Орден оставался ее домом лишь до тех пор, пока она была экзорцистом. Если Миранда Лотто потеряет свои способности, то окажется бесполезной – как те самые часы, которые она когда-то смогла починить. Вот только кто, в таком случае, сможет починить саму Миранду?
Разве что Аллен Уолкер.
Аллен Уолкер – экзорцист, подаривший ей надежду. Человек, желающий спасти всех: и людей, и акума. Теперь же – Четырнадцатый Ной, которого могут уничтожить его же друзья. Но Аллен улыбается, Аллен улыбается всегда, что бы ни случилось, и порой эта его улыбка пугает не хуже застывшего оскала Тысячелетнего Графа.
Но именно он первым замечает произошедшие в ней изменения. И именно он внимательно выслушивает ее путаную, сбивчивую речь, когда Миранда и сама толком не понимает, что и кому она сейчас говорит. А затем Аллен произносит почти торжественно:
– Глупости все это. Глупости, понимаешь? Ты же наш друг, как мы можем бросить тебя?
Миранда отводит взгляд, старательно прячет мокрое от невольных слез лицо и чувствует себя невозможно счастливой. Но Аллен снова говорит о том, как она важна, важна для всех них лишь потому, что она – это она, Миранда Лотто, и никто другой.
И она верит. Просто потому, что это говорит Аллен Уолкер – тот, кому она обязана своей жизнью, Чистой Силой, верой. Просто потому, что он говорит так искренне и честно. Просто потому, что не верить ему – слишком больно, а такой боли она уже не выдержит. Просто потому, что это – Аллен.
Миранда знает, что самое лучшее в жизни – быть кому-то нужным. Но она счастлива, если нужна не экзорцист Лотто, а она сама – смешная, нелепая, неуклюжая, вечно попадающая впросак Миранда.
И сейчас Миранда Лотто счастлива.

К "Третьей силе", да-а.
For K.R.

На губах нет и тени улыбки,
Взгляд спокоен, серьезен и строг.
Капитан, совершают ошибки
Даже те, по чью сторону Рок.

Пламя в ваших глазах – отраженье
Недоломанной тьмою души.
Пепел к небу взметнется в мгновенье,
Чтоб обрушиться мощью волны.

Вы почти совершенны в застывшей
Отрешенности мыслей и чувств.
Эта ярость останется вспышкой,
Что пронзительно-горька на вкус.

С каждым днем вы становитесь ближе,
С каждым днем ваши руки теплей.
Гневных слов и запретов не слыша,
Про себя я зову вас своей.

И давно решено – не позволю
Вам уйти и разбить эту цепь,
Что сковала упрямство и волю,
Что способна убить даже Смерть.

Да-а-а-а :eanime19: :eanime19:

ну замечательно же!

Название: "Я запомню"
Автор: justinia_rei
Бета: нет
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Ичиго/Рукия, Карин, Юзу.
Жанр: дженогет
Дисклеймер: не претендую.
Предупреждение: кроссовер с xxxHOLiC


– Добро пожаловать, – Ичиго устало приветствует очередного посетителя. Магазин Кучики Рукии не то чтобы очень популярен, но клиенты все же заглядывают сюда – разумеется, они так же необычны, как и хозяйка этого странного заведения. «Исполнитель желаний», «Ведьма Измерений» – не слишком ли много ты на себя берешь, Рукия?
– Добро пожаловать! – Карин и Юзу отвечают хором. Кажется, они близнецы – но абсолютно друг на друга не похожие. Во всем, начиная от цвета волос и заканчивая характерами. Сходятся они только в одном – обе почему-то видят в нем старшего брата и частенько зовут его «Ичи-нии». Ичиго не возражает – да и как с ними спорить, такими упрямыми? Все в свою хозяйку.
– Вы наконец пришли? Я рада видеть вас здесь вновь, – негромкий глубокий голос. Такой мог бы принадлежать прекрасной Кагуе-химе, сошедшей с небес в образе дочери простого рыбака. Да и во всем ее облике видно нечто нездешнее, совсем неземное – и это почти пугает. Порой Ичиго кажется, что стоит лишь взглянуть на нее прямо – и она исчезнет, вернется туда, где ее так долго ждут, но он гонит прочь эти мысли.
Пока Рукия ведет неспешный разговор с посетителем, Юзу заваривает чай. В отличие от своей сдержанной сестры она умеет и любит готовить, чем сам Ичиго беззастенчиво пользуется. В самом деле, не готовить же самому, если есть тот, кто делает это лучше?
Он не любит смотреть на такую Рукию. Рукию «я-знаю-все-и-даже-больше», с этим таинственным выражением лица и какой-то сладкой, безмерно раздражающей улыбкой. Хочется встряхнуть ее за плечи и заставить показать хоть какие-то – лишь бы настоящие – чувства, и он уходит к Юзу и Карин.
Сестры совсем не тяготятся возникшей тишиной, изредка нарушая ее ради коротких деловых вопросов, и Ичиго постепенно успокаивается. И с чего это он вспылил? Влияние Исиды, не иначе.
Рукия неслышно входит в комнату – значит, сегодня посетителей больше не будет. Она садится рядом с ним и неожиданно замирает. Иногда ей нужно это – дружеское почти-прикосновение, позволяющее чувствовать себя живой. А сам Ичиго никогда не задает ей неудобных вопросов и не пытается выяснить, что за всем этим стоит. Они вообще стараются не касаться жизней друг друга, ревностно охраняя проведенную когда-то границу и столь же ревностно защищая друг друга.
– Как там Иноуэ-сан? – Рукия устало прикрывает глаза. Хотя, ей действительно интересно – сколько Иноуэ здесь не появлялась: неделю, две? Ичиго толком не помнит.
– Нормально. Если что, Ишида за ней присмотрит, он обещал.
– Что ж, это хорошо, – она снова замолкает. Юзу и Карин, кажется, ушли – а он и не заметил. Смешно.
– Хэй, Ичиго, – голос Рукии хриплый и сонный, – а что ты сделаешь, если я исчезну?
Подавить вспышку странной, тянущей боли в груди оказалось непросто. Даже представить, что однажды ее не будет рядом – слишком тяжело.
– Ты не исчезнешь.
– А если…
– Нет, – почти грубо, почти жестоко, почти нежно, – Я не позволю.
Рукия чуть заметно улыбается и легонько касается ладонью его плеча. Так и не сказанное «Я запомню» повисает в воздухе сладковатым дымом табака, привезенного, наверное, из какого-то далекого мира. Она курит нечасто, почти стесняясь этой своей слабости, чем до крайности смешит Ичиго. Кто бы мог подумать, что Рукия может так смущаться?
– Я хочу сока, – небрежно бросает она у дверей, – так что не забудь его купить.
– Да-да, как скажешь, – он только насмешливо хмыкает и набрасывает куртку – как-никак зима. Привычно кивает Карин и Юзу и уходит – ненадолго. Потому что оставить этот магазин Ичиго уже не может, и он даже не хочет думать, почему.
Рукия отрешенно смотрит ему вслед, задумчиво теребит рукава дорогого кимоно. Неожиданно на ее губах появляется трогательно-нежная, совсем не свойственная ей улыбка.
– Я запомню, Куросаки Ичиго, – тихо произносит вслух Рукия.
На раскрытую ладонь опускается черная бабочка.

Captain Black пишет:

Да-а-а-а :eanime19: :eanime19:

ну замечательно же!

Я рада же)

по "я запомню".
В чем кроссовер я мало поняла, ибо вторую часть фэндома не знаю вообще.
но отношения Ичиго и Рукии потрясающи. Такой Ичиго мне нравится.
Но вот представить Рукию курящей... Оо не могу никак